Женя и Женька

[Прол]

С того момента, как Женя впервые появился в нашем взводе, всем стало казаться, что он был всегда. По сути, мы только начали участвовать в реальных боевых действиях, в основном стояли на блок–постах. Выглядели, скорее, как банда Махно – кто в чем, кто какой камуфляж достал, кто–то вообще начинал воевать в джинсах, снабжения не было никакого. Большая часть была мобилизована, было несколько добровольцев, некоторые с опытом войн времен СССР. Лейтенант был нам под стать – мобилизованный «пиджак», на гражданке он был, кажется, программистом при банке. Тогда у нас появилась и первая потеря – в нарушении всех правил солдат решил ночью покурить на свежем воздухе, за что и поплатился – снайпер вогнал пулю ему прямо в лоб. А на замену нам и прислали Женю.

 

 

Блондин Женя оказался добродушным, удивительно спокойным и при этом очень прямым человеком. Влился в коллектив он мгновенно и уже на следующий после приезда день знал всех по именам или позывным, более того, знал кто чем живет лучше командира. Часто он мог в лицо товарищу сказать такие вещи, что другому уже зарядили бы кулаком в глаз, но, во–первых, он это умел сделать так, что мало кто обижался, а во–вторых… Во–вторых, светлый Женин глаз находился достаточно высоко для кулака обычного человека. Уж на что меня бог ростом не обидел, но на Женю я смотрел снизу вверх. При этом худым он тоже не был. Но и толстым. Ну как не выглядит ни толстым, ни худым медведь. Ну или носорог. Проще сказать, что Женя был просто очень большой. Этакий увалень. Это потом мы узнали, что Женя может удивительно быстро передвигаться по местности. Неся на себе пулемет, усиленный боекомплект и бог знает, что еще. А тогда мы воспринимали его как мишку: большого, сильного, доброго, справедливого мишку. Который всегда поможет, пособить и делом, и советом. Видимо, поэтому и позывной у него вышел «Медведь».

 

 

Где–то через неделю после появления Жени в блиндаж забежал запыхавшийся Леший и как–то растерянно сказал, – Мужики там это… Медведя бьют… – Мы сперва остолбенели – мысль о том, что кому–то может прийти в голову идея напасть на Женю не приходила в голову, и почему Леший стоит, а не бежит на помощь? Гурьбой мы вывалились наружу и застыли. Картина была феерическая. Женя вяло отмахивался руками, уклонялся и… виновато улыбался. А вокруг него носился и издавал яростные крики вихрь. Вихрь, если присмотреться был очень невысокой худенькой девушкой с длинными черными волосами. Увидев нас, Женя выждал момент, выхватил девушку из пространства и прижал к себе. Девушка, продолжая что–то кричать молотила его руками и ногами, впрочем, без видимого для Жени ущерба. Медведь посмотрел на нас, улыбка его стала еще шире, и он сказал:
– Знакомьтесь, моя жена. Женька. – и обнял ее, буквально спрятав за своими руками, как младенца.
– Пусти! – раздался недовольный голос, Женя раскрыл руки и выпустил жену на свободу.

 

 

Так мы первый раз увидели Женьку. Сказать, что они представляли собой противоположность – ничего не сказать. Женя был, наверное, в два раза выше, раза в три толще, он светлый – она темная, он спокойный, она ни секунды не могла пробыть без движения. Выяснилось, что никакой мобилизации у Жени не было, он ушел добровольцем, оставив жене – Женьке и сыну записку. Как она его нашла – осталось загадкой, впрочем, скоро мы убедились, что для нее не существует преград. Если Женьке было что–то надо – она шла к цели как танк. Стоять у нее на пути было самым бессмысленным и самоубийственным мероприятием. Я бы, наверное, предпочел подраться с самим Женей, чем перейти дорогу Женьке. Кроме того, компенсируя крайне небольшие габариты, она занималась всевозможными боевыми искусствами и при случае могла без шуток двинуть в нос. Осмотрев нашу разношерстную толпу недоверчивым взглядом, она без обиняков заявила:
– Ну и банда. Женя, кто это? – Женя начал что–то говорить о боевых побратимах…
– Так, ясно. – Прервала она его. – Раз уж ты решил сбежать от меня сюда, придется мне вами заняться.

 

 

И занялась. Раз в неделю она приезжала на бусе – иногда сама, иногда с какими–то спутниками и привозила невесть откуда взятые вещи. Форма, спальники, берцы, тактические очки, ремни, масксети, раскладные кровати, лекарства, аптечки… Да что там говорить – у нас не было ничего. До появления Женьки. Через месяц мы выглядели как элитное подразделение специального назначения. Поголовно в дефицитных тогда бронежилетах, кевларовых касках, в подразделении появились тепловизоры, прицелы, а, однажды из–под груды спальников была извлечена бельгийская снайперская винтовка, увидев которую наш снайпер Сергей с позывным Гадюка затрясся всем телом и потом увидеть их по раздельности было уже невозможно. Сергей был практически влюблен в винтовку, прозвал ее Жалом, обращался только на «вы» и в любое свободное время разбирал и любовно смазывал. Надо сказать, эта пара много спасла наших жизней и уничтожила российских. Потом, несколько месяцев спустя, в небольшом селе мы хоронили в одном закрытом гробу то, что осталось от Гадюки и его Жала – прикрывая отход разведгруппы, попавшей в засаду он рассекретил свою лежку, отчаянно выпуская пулю за пулей в преследующих наших солдат сепаратистов и не менял позицию, пока его не накрыло прямым попаданием снаряда из танка.

 

 

Нужно сказать, я никогда не видел, чтобы люди так любили друг друга как Женя и Женька. В расположении было запрещено пользоваться мобильными телефонами, но за час–полтора до появления Женьки с очередной порцией волонтерского добра, Женя начинал беспокойно выглядывать на дорогу и ни разу чутье его не подвело. Когда он смотрел на нее, на его губах всегда блуждала легкая улыбка, даже если она его за что–то чехвостила, а беспрестанно двигающаяся Женька замирала только забравшись мужу на руки и устроившись там, как в ветвях большого надежного дерева. Как правило, волонтеры, после приезда оставались в расположении ночевать и мы, которые жили в одном блиндаже с Женей, старались найти себе дела на ночь, или иное пристанище, чтобы оставить Женю и Женьку одних. Как–то раз, вечером, я увидел, как Женя чистит для повара картошку, а на его огромных руках при этом спокойно спит Женька. Увидев меня, он смущенно сказал:
– Устала. А сниму – проснется. – А Женьке, спящей на руках у Жени не мешала даже канонада.

 

За это время Женька стала нам всем кому сестрой, кому дочкой, а кому и матерью. Знала всех по именам, знала у кого какие проблемы, кому привезти какие лекарства – все же мы были не пацаны, многим было за сорок, а в этом возрасте редко кто бывает совсем здоровым. У кого давление, у кого что еще. В нашем мужском братстве она стала своей в доску. Причем знали ее далеко за пределами нашего взвода. Как-то я видел, как она выговаривала за что-то командиру полка, а он не только не послал ее, но смирно стоял, склонив голову и оправдываясь, как мальчишка.

 

 

А потом Женя погиб.
Мы тогда вели, как шутили, позиционную войну – наши на своих позициях, сепаратисты – на своих. Многих из них мы уже знали по позывным, как и они нас. Старшим у них был полевой командир по кличке Рыжий. Премерзкая, надо сказать, была личность. На той стороне вообще хватало всякого сброда, но этот был особенно выдающийся. Вообразив себя чуть ли не верховным божеством, он притащил откуда–то мощный усилитель, оборудовал себе укрытие, а колонки замаскировал где–то по флангам, чтобы мы не могли вычислить, где он находится. С тех пор любимым его развлечением было, узнав из радиообмена позывной нашего погибшего в этот день товарища, начинать из своего схрона через громкоговоритель рассказывать нам гадости. Сядем, бывает вечером помянуть побратима, а с той стороны голосом Рыжего всякие гадости про нас и про павшего несутся. И не выключишь никак. Особо нервные орали в ответ матом, вперемежку с угрозами, а тому только этого и надо – еще пуще заливается. Но в остальном военная жизнь была размеренной и без сюрпризов.

 

 

Вот только в последнюю неделю, несмотря на якобы длящееся перемирие, они повадились нас атаковать. Сперва артой пройдут, а потом лезут в атаку. И всегда неожиданно – то утром, то вечером. Смысла этого, в общем-то не было. Участок был неплохо укреплен, у нас потерь практически не было, они же каждый раз оставляли на поле боя до десятка бойцов. Но на нервы действовало постоянно. И вот как–то у комбата нервы-то и не выдержали, и он приказал в следующий раз контратаковать во время отхода сепаров на позиции. Но это оказалось отлично подготовленной ловушкой. Как только первые наши добежали до позиций противника, их встретили кинжальным огнем. Тех, кто остался на позиции прижали огнем из пулеметов и минометов – голову не высунуть. А из динамиков раздался демонический хохот Рыжего: «Что, суки, нравится?! Огонь, огонь!».

 

 

Женя с пулеметом был на правом фланге. Вылучив момент, он в секунду перевалил из окопа через бруствер и побежал к залегшим бойцам, стреляя на ходу. В его руках пулемет был как игрушка, с беспощадной точностью он поливал огнем позиции противника, сразу перехватив инициативу и подавив огонь противника. Один. Мы, конечно, тут же поддержали его огнем, но, уверен, основную роль сыграл вид казавшегося неуязвимым Медведя с карающим пулеметом в руках. Воспользовавшись моментом, наши бойцы стали отходить. Женя подхватил раненого, буквально забросил его себе за спину, схватил второго просто за разгрузку и, не переставая стрелять стал пятиться обратно к позициям, пока не спрыгнул в окоп. Бой перерос в перестрелку. Потом с той стороны пришло предложение прекратить огонь и забрать с поля боя раненых и убитых.

Женя как раз помогал двоим раненым дойти до окопов, как из динамиков раздался голос Рыжего:
– Эй, Медведь!
Женя обернулся
– А ты мне все испортил. Я такого не прощаю…

Раздался одинокий выстрел из снайперской винтовки, ноги у Жени подогнулись, и он, выпустив раненных, рухнул в окоп. Пуля попала в шею. Он еще некоторое время жил, говорить не мог и только открывал, и закрывал свои добрые глаза. Я знаю, кого он хотел увидеть, но Женьки не было. Медведя успели отправить в госпиталь, а спасти не успели. Не смогли.

 

 

Взвод ходил как потерянный. Казалось, сейчас из-за изгиба окопа выйдет Женя и все пойдет как прежде. А он все не выходил. Кто угодно мог погибнуть - любой, я, но не он. Кажется, так думали все. Я остановил руку нашего повара, Белого, когда он сыпал в котел с супом соль. Кто его знает, сколько уже времени он ее туда сыпал. Все механически сьели суп, и я сам не помню, был ли он соленый. Я только помню, что только следующий жестокий бой снял с нас заклятье отупления.

 

 

А через два дня с очередным грузом приехала Женька. Когда она вышла из машины, мы поняли – она знает. Женька не говоря ни слова прошла мимо нас, села на кровать Жени, положила на колени собранные нами его вещи и так и просидела, глядя в одну точку, пока машина разгружалась, полностью неподвижно. Только пальцы чуть перебирали поверхность вещмешка. Потом вернулась в машину и уехала, так и не сказав ни слова.

Больше мы не видели волонтера Женьку.

 

 

Ездившие в Киев в отпуск бойцы, выяснили у соседей, что она, видимо как только вернулась, сразу после похорон, загрузила их внедорожник барахлом, попросила соседей приглядывать за квартирой, забрала сына и уехала.

 

 

Со смерти Жени прошло больше двух месяцев. Мы продолжали оборонять те же позиции, жизнь текла чередом. Мы стали настоящими солдатами, и совсем не напоминали тот сброд, которым были четыре месяца назад. Мы стали армией, со всеми ее атрибутами – от дисциплины до отдачи чести, разве что не маршировали строем за ненадобностью. Да и пополнение стало приходить не как раньше, а после учебки, с полной экипировкой. Государственная машина потихоньку раскочегарилась. Я стал замкомвзвода и как раз ждал, когда нам пришлют нового пулеметчика – замены Жене до сих пор не было. Урча двигателем подъехал БТР и с брони спрыгнул невысокий солдат. Я выругался про себя. Какой это пулеметчик? Пулеметчик должен быть большой. И сильный.  «Как Женя» – тут же невольно подумалось мне.
– Сержант Левадская для прохождения службы прибыла! – Я автоматически отдал честь и замер. Женька!

 

 

[Прол]

– Сержант Левадская для прохождения службы прибыла! – Я автоматически отдал честь и замер. Женька! В бронежилете и каске она казалась больше, чем я ее помнил. Сержант! Пулеметчик! Фигасе! Вдруг я понял, что мы до сих пор стоим с поднятыми в приветствии руками:
– Вольно. Привет, Женька. Как… – я хотел спросить ее, как она оказалась тут, как попала в армию, пулеметчиком, еще и к нам, но понял, что она просто снова сделала то, что захотела, а, как я уже упоминал, ничто в мире не могло остановить Женьку, если у нее была цель.
– Привет. – голос у нее был ровный, спокойный – от прежней Женьки не осталось и следа. Пока мы шли в расположение части я пытался рассказать ей про наших – кого уже нет, кто жив.
– Лешего помнишь? Жив, чертяка, вернулся после ранения. – Это как раз его тогда вытащил Женя. Женька молча кивала и было непонятно – слушает она меня, или нет. Когда мы уже почти пришли, она вдруг спросила:
– ОН. Жив? – Я понял про кого она. Про Рыжего.
– Жив, сука, и нам жить мешает – сказал я. Женька вздохнула. Как мне показалось – удовлетворенно. «Кажется ненадолго» – подумалось мне.

 

 

В коллектив Женька так и не влилась нормально. Нет, она выполняла все обязанности солдата, но было видно, что она вся в себе. И она никогда не улыбалась. Но и лишней жестокости за ней замечено не было. Воевала как все. Те, кто пришел позже и не знал ее, сперва отнеслись к Женьке пренебрежительно. Солдат Коваленко по прозвищу Крик притащил ее ПКМ и насмешливо сказал – На, принимай. Без лишнего напряжения Женька приняла аппарат, тут же на столе, явно показательно, произвела полную разборку, ловкие маленькие пальцы так и мелькали. Крик только крякнул от удивления. Закончив, она покачала головой – о пулемете не сильно заботились, хозяина у оружия не было, что и отражалось на его состоянии. Перед тем, как забрать, только спросила:
– Это Женин?
– Да
– Спасибо.
Смазав, собрав и настроив пулемет, она достала из вещмешка какой-то чудо-прибор, увидев который, наш новый снайпер Глаз только присвистнул: – Мне бы такой.
Оказалось, это был очень модный прицел со встроенным тепловизором, баллистическим вычислителем и системой распознавания типа цели. Глаз восторженно шептал – такие только в США у спецназа. У самого-самого.

– Но они же запрещены к экспорту из США и к продаже в частные руки? – вдруг воскликнул он, – Откуда он у тебя? – Женя промолчала, но с легким интересом посмотрела на Глаза – как профессионал на профессионала.

 

 

Но прицел это было не единственное, что она привезла. С помощью каких–то тюнинговых частей Женька за неделю копаний в смазке и пробных отстрелов превратила обычный ПКМ в некую адскую машину – смесь пулемета и снайперской винтовки. От прежнего оружия осталась, кажется, только ствольная коробка и архаичный деревянный приклад, и я, кажется, понимал, почему она его оставила – его ведь держали руки Жени. После того, как Женька осталась довольна работой пулемета, она часами лежала где-то на позиции, не открывая огонь, но внимательно изучая. И так маленькую, в маскировке ее было совсем не видно, из-за чего несколько солдат были насмерть испуганы, когда лежащая на краю окопа тряпка внезапно с ними тихо здоровалась. А второй пулеметчик Окорок в какой-то момент стал щеголять откровенным фингалом под левым глазом. После разбора полета, учиненного командиром, выяснилось - вечером он решил раздавить сам с собой бог весть откуда взятую чекушку водки, для чего проследовал в свой окоп на левом фланге, рассчитывая, что никто его там не потревожит. Нарушая, кстати, таким образом всевозможные приказы и уставы. Окоп для стрельбы лежа был выслан толстым одеялом, поверх каремата – пулеметчик любил комфорт, а позиции мы давно не меняли. Предвкушая удовольствие, Окорок рухнул всем немаленьким телом на одеяло, но в следующее мгновение в левый глаз ему прилетела шаровая молния, что-то теплое, но сильное сжало шею и повалило на дно окопа, а стоило ему открыть рот, чтобы крикнуть туда вбили что-то мягкое.

- Ну вот и допрыгался, - пронеслось у него в мозгу. - Ща сепары утащат к себе. - На груди, между тем кто-то сидел, рука была на болевом и в лицо засветил слепящий свет фонарика.

- Свой. – С некоторым разочарованием проговорил Женькин голос, которая, как оказалось, вела наблюдение с этой позиции, как на нее навалилась туша, явно с целью взять в плен. Ну и получила – сперва локтем в глаз, потом удушающий ногами и руку на излом. В общем, отделался тогда Окорок синяком и испугом. Ну и разгоном за попытку бухалова. Ну и товарищи еще чуть добавили за нежелание поделиться.

 

 

На нашем участке фронта было тихо и наш взвод перебросили на усиление на соседний участок, где сепары упорно штурмовали то, что осталось от бывшего села. Схема не мерялась, похоже, со второй мировой – сперва артподготовка, потом – атака, иногда при поддержке техники. Я поехал за главного – командир как раз лечился от ранения.

- О, девушка с веслом! – встретил нас шуткой капитан, командовавший участком обороны. Вообще-то веслом обычно называют снайперскую винтовку СВД, но Женька со своим пулеметом была почти одного роста.

- О, мужчина с… - Женька выразительно посмотрела чуть ниже ремня. – Просто мужчина. – Закончила фразу Женька и капитан вспыхнул, но, надо отдать должное, погасил злость в себе и даже нашел с себе силы извиниться:
- Простите сердечно. Устаешь тут, спал хрен знает, когда. – Капитан представился – Маяк.

Все по очереди представились, и капитан повел нас показывать свои владения и наши позиции. Село разрезала почти пополам дорога, вдоль которой и наступали сепары. Следующее село в том направлении было их. По итогу мы заняли правую от дороги сторону села, а поредевшие ряды местного батальона – левую.

 

Только начали обустраиваться, как послышался противный звук падающей к нам мины. Мы залегли и расползлись по подвалам, а когда обстрел закончился, и мы вернулись на позиции, враг уже наступал. Вот тут я смог по достоинству оценить работу Женьки.

Вообще-то расчет ПКМ состоит из двух человек. Вернее, должен состоять. Жене номер два был не нужен, он, кажется, мог стрелять из тяжеленного пулемета сидя в шезлонге, и держа его одной рукой за пистолетную рукоять. А второй при этом держать пиво. Женька от номера два тоже отказалась, хотя общий вес переносимого оборудования приближался к ее собственному. Правда, она брала с собой меньший боекомплект и не брала второй ствол – ее тюнингованный ствол вполне выдерживал ее же темп стрельбы. Если Женя щедро заливал свинцом порядки наступающих – собственно, как и положено, на то он и пулемет – оружие подавления, его задача «захлебнуть» атаку, заставить противника залечь, то Женька… Женька стреляла как, по моему представлению, должен стрелять робот. Короткая для пулемета очередь из пяти-шести патронов, перевод ствола к следующей цели по кратчайшей, снова очередь. И так без остановки, только перерыв на смену позиции. Надо отметить, звук от стрельбы ее адской машинки тоже был какой-то иной.

В кратчайшие сроки ряды наступающих настолько поредели, что оставшиеся залегли, впрочем, на помощь им уже выдвигались БТРы. Заговорила рация:
- Енот, Енот, Маяк. Кто это у тебя там работает?
- Маяк, Маяк, Енот. Девушка с веслом.
- Енот, я в шоке. Там полторашка до них.
- Маяк, я тоже.
- Енот, я приду посмотреть. Отбой.
- Маяк, принято, отбой.

Только сейчас я сообразил, что с нашей стороны фактически работал только один номер – Женька. Ее пулемет, конечно, не мог спорить со снайперской винтовкой, но зато выпускал пули очередями, подавляя огневые точки в лохмотья.

 

 

Тем временем на позиции выехали вражеские БТР и стало жарко. Только на фланге Женькин пулемет зло плевался короткими очередями, да работал снайпер хозяев, на такой дистанции нам было просто больше нечем стрелять, брони у нас не было, как и мин к минометам. Ну и остальные ПКМ палили, только для них это предельная дистанция – так, попугать. Зато противник не понимал кто именно ведет по ним прицельную стрельбу, а Женька еще и постоянно меняла позицию.
- Ахуеть. – Раздался справа и чуть сзади голос Маяка. - Она Рембо?
- Учительница младших классов, не поверишь.
- Чему она их учит? Ох-хо, - сквозь зубы произнес Маяк, не отрывая взгляд от бинокля. – Ты посмотри, что творит! – Маяк передал мне бинокль.

Бинокль был какой-то очень модный – со стабилизацией, БТРы были крупным планом. Стало понятно, почему один остановился и пытается сдать задом, а второй рыскает – Женька методично отстреливала от машины все выступающие части, включая все перископы. Водитель ослеп и пытался развернуться, не рискуя открыть бронепластину, закрывающую переднее стекло. Кроме того, Женька имела какой-то фантастически разнообразный запас патронов, при необходимости могла разомкнуть ленту и вставить кусок с бронебойными, или с какими-то патронами, пули от которых в хлам рвали толстенную резину колес, да так, что накачка не помогала.

 

После боя Женьку чуть не растащили на сувениры и в ней, видимо на фоне адреналина, прорезалось что-то от нее прежней. Но не на долго. Вскоре она нахмурилась, голос снова стал отдавать металлом и она удалилась, чтобы почистить пулемет.

- Чего это с ней? – Маяк курил и смотрел ей в след.
Я рассказал. Маяк сплюнул, выругался, помянув войну недобрым словом и пригласил к себе в штаб, на «наркомовские сто грамм». Распорядившись о караулах и секретах, я пошел следом за ним.

 

 

Так в боях мы провели неделю. На следующий день, впрочем, было тихо – сепары пытались понять, что это было. Но к вечеру нам подвезли мины, стало полегче, а потом пришло подкрепление, и мы отбыли в расположение своей части.
Тут жизнь пошла своим чередом, пока не приключилось ЧП. Периодически наша разведка ходила по тылам противника, но имея перед собой укрепленные позиции, они всегда уходили и возвращались через фланги. И тут…

 

 

Тишину ночи разорвал звук выстрелов со стороны сепаров и им тут же ответил знакомый голос пулемета с нашей стороны. Я вывалился из блиндажа – благо спал в форме. В руке – автомат, это уже привычка. Темнота – хоть глаз выколи. По инерции я рванул в линию окопов и только добежав сообразил, что надо было взять «ночник». Не успел я развернуться, как сверху на меня с криком «Свои!» посыпалась наша разведгруппа.

- Принимай подарок! – Свист, командир разведгруппы бросил на дно окопа связанного, практически спеленатого человека. Свист сдернул мешок у того с головы и посветил в лицо фонариком. Рыжий! Афигеть!

 

 

Я выругался, но взял себя в руки и негромко скомандовал прекратить базар и тихо нести его в штабной блиндаж. Встречу Женьки и Рыжего я себе не представлял и не хотел. Заскочив к себе, быстро приведя себя в порядок, захватив разгрузку, я помчался в штаб.

Рыжий уже пришел в себя и сидел, спокойно рассматривая присутствующих.

- О, командир – он попробовал издевательски поклониться, - как я рад вас видеть!

Он производил впечатление полной, но при этом чрезвычайно умной и смелой сволочи. Солдат, стоявший рядом, слегка пнул того прикладом в солнечное сплетение. Рыжий сложился пополам.

- Отставить! – лично я бы сам отвел эту сволочь наружу и шлепнул. Но нельзя.

- Что, командир, убить меня хочешь? А нельзя! – Рыжий, хоть и упав на колени издевался и как будто читал мои мысли.

Солдаты рывком подняли его на ноги. Я медленно подошел к нему и, глядя в глаза, медленно произнес – Ну почему. Никто не в курсе, что ты здесь. А при попытке к бегству… - Рыжий побледнел, но продолжал улыбаться.

- Не надо, сержант, я вас не боюсь, - выдавил он. – Вы все делаете по правилам, я вас знаю.

В это время угол блиндажа, в который были сброшены разгрузки зашевелился и оттуда вылезла Женька. Мы замерли.

Глядя на Рыжего так, будто никого больше в блиндаже нет, она плавно, как кобра, проскользнула к нему. Рыжий побледнел и, кажется, у него сквозь кожу проступил череп. Женька достала из ножен тактический американский клинок и приставила острие слева к горлу Рыжего.

- Женька... Женька! – аккуратно позвал я, - Не надо. – Она как-бы не слышала.

- Ты. Его. Убил. – Клинок давил слева на шею Рыжего. Рыжий пробовал что-то сказать, но хладнокровие изменило ему, и он просто хрипел и щелкал челюстью.
В блиндаж влетел наш полковник и сходу проорал:
- Отставить! Ценный пленный! Что тут происходит?!

Рыжий воспрянул духом и начал что-то нести про права военнопленных. Окончательно придя в себя, он засмеялся – «Видит око да зуб не ймет», да? - Рыжий на ходу приходил в себя. Да и мы успокоились. Ну истерит баба, хоть она и Женька, но не зарежет же его, в самом деле?!

Женька оглянулась на полковника, посмотрела на Рыжего, как-т онехорошо улыбнулась, скорее даже оскалилась, и… спокойно вогнала клинок в горло пленного так, что он вышел с другой стороны. И тут же вытащила. Кровь хлынула как из зарезанной свиньи. Рыжий захрипел, засучил ногами и стал заваливаться на спину, но Женька стальной рукой держала его за ворот и смотрела в его не верящие в случившееся глаза, пока они не закатились, а сам он не захрипел и перестал дышать. Тогда она как кулек с мукой швырнула его тело на пол.

 

 

Полковник округлившимися глазами смотрел то на Женьку, то на труп Рыжего, то на меня. Потом остановил таки взгляд на мне и сказал – При попытке к бегству. - Ну ты понял. – Я кивнул.

В это время Женька, прикрыв рот рукой, бросила нож и рванула наружу.
- Товарищ полковник, разрешите догнать, натворит что еще?
- Разрешаю. Ну и бардак тут у вас, сержант. Потом поговорим, идите.

Я, как ошпаренный, выскочил наружу. Женька стояла недалеко, ее тошнило. Я аккуратно подошел сзади.
- Не переживай, это нервы. – Женька разогнулась и уставилась на меня со смесью недоверия и интереса.
- Какие, в жопу, нервы, Семен! – назвала она меня по имени, - Токсикоз.
- Ээээээ… - начал тормозить я. Тут как-то всё встало на место - и что бойцы часто в последнее время о чем-то шепчутся, а когда я прохожу мимо – перестают. И то, как Женька сильно интересовалась, когда мы с выезда вернемся, и то, что в последнее время нелюдимая Женька часто проводила время в компании разведчиков.

- Ты беременна! – сделал я несложный вывод. Лично я обычно не замечал это в женщинах месяца до девятого. – И ты подговорила разведчиков добыть Рыжего и прикрывала их отход - времени у тебя почти не оставалось! А потом спряталась в штабе, зная, что тебя к нему не пустят! Ну ты даешь!
Она потрепала меня по волосам:
- Ты гениален! – Она была совсем другой, чем в последнее время.

 

 

Назавтра Женька отбывала из части в Киев. Оказывается, справка о беременности была у нее с собой и только богу известно, как она провернула этот фокус. Но вы же уже поняли, да. Я отправился ее провожать. Пока мы ждали автобус, она болтала почти без умолка. О том, как узнала, что беременна. Как в тот же день узнала, что Жени больше нет и только ее положение остановило ее от прыжка с крыши – только понимание, что часть Жени теперь живет у нее внутри. Как узнала про то, как Рыжий его застрелил, как решила мстить, как пошла добровольцем, как ее не хотели брать, а услышав, что она хочет быть только пулеметчиком, взяли, охренев от наглости – когда она отстрелялась лучше командира, на спор. Как ее не воспринимали за солдата и сколько пришлось разбить носов. Как она окончила учебку лучшей и получила сержанта. И как она хочет назвать близнецов.

- Близнецов?!!! – Я еще раз внимательно осмотрел Женьку, но больше она не стала. – Где ты их прячешь? А кто? – Малодушно задал я стандартный вопрос.
- Мальчик и… девочка, - засмеялась Женька –будущие Женя и Вера. – Женька совсем не напоминала себя еще вчерашнюю. И я понял – она прошла этот пункт пути. Как GPS навигатор – она достигла того, чего хотела, а теперь у нее совсем другая цель. Если вчера она готова была пожертвовать собой и близнецами, ради мести, то сейчас она готова пожертвовать кем угодно ради своих малышей.

- Кстати, - Женька улыбалась, - как ты насчет роли крестного?
- Я?! Почему?
- Женька как-то писал, что если будет ребенок, то он бы хотел, чтобы был ты.
Я глупо заулыбался.
- Точнее, из всех, кого он назвал, ты приличнее остальных. Из тех, кто жив.
Мне стало уже как-то не так радостно.
- Шучу, - Женька засмеялась, - он и впрямь тебя уважал. И про тебя говорил. Я те покажу, он же письма писал, не только смс. Его уже не было, а письма еще приходили…
Я не знал, что сказать, но автобус части как раз приехал, на редкость вовремя.
- Жду через пять месяцев! – Женька чмокнула меня в щеку, - И без глупостей! – А потом обняла и как-то стала быстро шептать – Живым! Ты понял? Живым! И все, все пусть живые! Обещай мне!
Я подсадил ее в автобус, она плакала, улыбалась и махала рукой. Куда пропал наш безжалостный пулеметчик, наш Рембо?

 

Прошло пять месяцев, и я приехал в Киев.
У меня отпуск две недели по ранению. А Женька должна вот-вот родить. Только как ей сказать, что взвода больше нет? Никого. Ни Окорока, ни Свиста, на Крика, ни командира. Ни-ко-го. Ну, только я. И она. Пока я отлеживался в госпитале, они попали под внезапный удар и, прикрывая отход, все остались там. В этой долбанной земле гребаного востока страны. А у меня с собой их письма для нее. Поздравления.

И вот я третий день думаю – говорить, или нет? Как правильно? Кто знает? Кто может знать…

 

http://a-s-k-e-t.livejournal.com/266045.html

Змінено 13 лютого, 2015 користувачем Прол